После основания Германского рейха Дюссельдорф стремительными темпами превратился в крупный промышленный центр. Население выросло примерно с 70 000 человек в 1871 году до 100 000 в 1883 году. А к 1900 году эта цифра более чем удвоилась и превысила 214 000 человек. В период с 1850 по 1900 год, параллельно с общим ростом городского населения, увеличилось и количество проживающих в Дюссельдорфе евреев – с 500 до 2000 человек. Неудивительно, что синагога, построенная в 1875 году, уже к концу 1880-х годов перестала вмещать всех желающих. С 1893 года, во время Высоких праздников, когда посещаемость синагоги была особо высокой, богослужения приходилось проводить в арендованном для этого зале ресторана. «Такая ситуация была недостойна верующих, назрели срочные меры по её исправлению». 

В 1899 году за 300 000 рейхсмарок удалось приобрести земельный участок на Казерненштрассе – всего метрах в четырехстах к югу от старой синагоги. Правда, этот участок не вполне соответствовал пожеланиям общины: возникли сложности с планировкой и правильной ориентацией Синагогального ковчега у восточной, выходящей на Казерненштрассе, стены синагоги, которая также являлась фасадом, то есть лицевой стороной... Часть стоимости земли и расходов на строительство община покрыла за счёт средств, вырученных от продажи участка на Бонгардштрассе в Пемпельфорте, где в 1788–1877 годы находилось общинное кладбище.

Строительство синагоги

Дюссельдорфская синагога была возведена в романском стиле по планам архитектора Йозефа Клеезаттеля. В 19-м веке в строительстве синагог доминировал неороманский стиль. Найти подходящий стиль оказалось весьма нелегко: некоторое время бытовало мнение, что мавританский, или византийский, стиль лучше всего способен выразить стремление к созданию нечто своего, самобытного. Однако этим стилем, пусть и невольно, подчеркивались инородность евреев, их ближневосточное происхождение. А именно такого восприятия евреев многие общины хотели избежать. К тому же, было иллюзией видеть в мавританском стиле какой-то исконно еврейский стиль архитектуры. Неороманский стиль, казалось, лучше остальных выражал стремление к интеграции, желание приспособиться к христианскому окружению, христианской истории и архитектуре: «Почему бы немецкой еврейской общине не построить свой молельный дом в немецком стиле?»

Фундамент был заложен в сентябре 1902 года. После двух лет строительства, 6 сентября 1904 года, состоялось освящение синагоги. Молельный дом был спроектирован на 780 мест для мужчин и 550 для женщин; позже за счёт изменений в расположении скамей удалось выкроить ещё сто мест. Строительство обошлось в 450 000 рейхсмарок, внутренняя отделка – в дополнительные 125 000 рейсхмарок.

В декабре 1904 года берлинская газета lllustriеrte Zeitung опубликовала красивую фотографию синагоги, сопроводив её следующим текстом:

«Богатый список великолепных монументальных зданий Дюссельдорфа, рейнской метрополии искусств, пополнился новой, недавно освящённой синагогой». Дюссельдорфский профессор Йозеф Клеезаттель, признанный мастер церковного зодчества, замыслил синагогальное здание в пандан к величественному собору Св. Роха – в том же романском стиле. Синагога на Казерненштрассе – две башни по бокам, мощный двухэтажный купол, расположенный над пересечением продольного и поперечного нефов, выступающие входные части – соединена аркадой с приходским зданием и конфессиональной школой, образуя массивный комплекс, завораживающий своей величественной красотой и спокойным благородством. В соответствии с религиозными законами синагога со Святилищем обращена точно на восток. Внешние лицевые поверхности и все архитектурные элементы выполнены из светлого вогезского песчаника, а для цокольной части и ступеней входа была взята базальтовая лава из Нидермендига. Интерьер выдержан в простой светлой гамме, что в полной мере раскрывает красоту природного материала».

В «малом храме», который располагался на нижнем этаже со стороны улицы и вход в который был прямо с Казерненштрассе, проводились богослужения в будние дни. Старые дюссельдорфцы запомнили его как «польскую синагогу»: во времена национал-социализма здесь проводили богослужения восточноевропейские евреи.

Использование синагоги

Старые дюссельдорфцы относились к своей синагоге с гордостью и любовью, не в последнюю очередь из-за литургической музыки, представленной профессиональным хором и органистом. При этом никого не смущало, что в течение многих лет среди хористов были певцы нееврейского происхождения; неевреем был и органист Карл Мингерс. Они были вынуждены оставить работу в конце 1935 года, после прихода к власти национал-социалистов.

С 1924 года синагога время от времени открывала свои двери для широкой публики. С целью просвещения населения по вопросам иудаизма и еврейской истории здесь ежегодно проводились циклы лекций: известных докладчиков приглашали со всей Германии.

Весной 1935 года в доме раввина была открыта еврейская школа, в которой вскоре насчитывалось 400 учеников. 

Незаметно для нееврейской публики в синагоге продолжали проводиться концерты и другие культурные мероприятия, посещать которые теперь разрешалось только евреям. Если до 1933 года «еврейская культура» ограничивалась почти исключительно религиозной сферой, то теперь новые власти предержащие вынудили евреев создать свой «параллельный мир». Еврейская культура стала вынужденным, а затем и саможеланным ответом на проводимую нацистами политику вытеснения евреев из всех сфер жизни.

В те трудные годы синагога постепенно превращалась в бастион, в стенах которого верующие пытались найти защиту и утешение, где можно было получить помощь и отвлечься.

Многим дюссельдорфским евреям навсегда запомнились сольные концерты великого русско-еврейского певца Александра Кипниса, которые прошли в марте 1934 года, марте 1935 года и феврале 1937 года. На первом концерте Кипниса все 1400 мест в синагоге были распроданы. На 13-14 ноября 1938 года в синагоге был намечен первый концерт зимнего сезона – с выступлением камерного оркестра, женского и мужского хора. Однако этому концерту не суждено было состояться.

«Была ночь, мы все спали, у моих родителей была отдельная спальня, а я спала в комнате с горничной. Вдруг в дверь позвонили. Может быть, [человек] пятнадцать или двадцать, в форме. Они затолкали нас в мою комнату и разгромили квартиру до такой степени, что у меня просто не хватает слов описать это. В квартире была гостиная, столовая, кабинет отца, коридор. Они выбросили из окна всю мебель. Оконные рамы были выломаны, всё разбито; я никогда в жизни не видела ничего подобного. Мы слышали, что происходит. В какой-то момент мы вышли из комнаты. На стене кухни была птичья клетка. Думаю, это воспоминание не отпустит меня никогда... Мой отец любил животных и птиц. А они взяли нож и убили всех птиц, а потом разбили яйца о стену. Мёртвые птицы, кровь и желток стекают по стенам… Эта картина навсегда врезалась в память. Пустая квартира, в которой ничего не осталось. А на следующее утро, может, часов в 9 или 10 – моя мама всё ещё была в состоянии шока – они сожгли всё, что валялось перед дверью».

26 марта 1938 года раввин д-р Макс Эшельбахер (1880–1964) отпраздновал 25-летний юбилей своей деятельности в Дюссельдорфе. Он приехал сюда в возрасте 33 лет, с женой Бертой и двумя сыновьями, по приглашению Лео Бека и в качестве его преемника. Члены семьи, которая вскоре пополнилась ещё двумя детьми, за несколько лет до юбилея оказались разбросанными по всему свету: старший сын, Лео, занимался врачебной практикой в США, второй сын, Герман, временно работал в Англии научным сотрудником «Британской энциклопедии» и пытался наладить торговлю антикварными книгами, сын Йозеф-Людвиг зарабатывал на жизнь на сельскохозяйственном предприятии в Аргентине, вдали от европейской городской среды, а младшая дочь Марианна после окончания школы с 1935 года училась в Англии на медсестру. В последний раз семья собралась вместе на серебряную годовщину свадьбы родителей в 1935 году.

Первая волна эмиграции

Судьба большинства еврейских семей в Германии повторяла судьбу Эшельбахеров: тот, кто был достаточно молод, располагал связями и средствами для эмиграции, покидал родину и пытался найти себя в другой стране. Около половины членов дюссельдорфской общины (которая в 1933 году насчитывала 5624 человека) пошли по этому пути, в большинстве случаев жертвуя своим экономическим благополучием. Другие, как, например, второй раввин д-р Зигфрид Кляйн, оставались со своей общиной, что было осознанным шагом. Особые налоги, в том числе т.н. «налог на побег из рейха», а также валютный контроль сильно ограничивали свободу действий для всех тех, кто не уехал из страны. С апреля 1938 года евреи должны были декларировать имущество, если его размер превышал 5000 рейхсмарок: на этой основе впоследствии проводилась «аризация» собственности. Первая абсурдная кульминация была достигнута 12 ноября 1938 года – после ноябрьского погрома еврейское население обязали уплатить «искупительный штраф» в размере 1,127 миллиарда рейхсмарок. Из них один миллион рейхсмарок пришёлся на Еврейскую общину Дюссельдорфа. Компенсацию за разгромленное (на общую сумму 225 миллионов рейхсмарок) страховые компании напрямую перевели в казну германского рейха, а пострадавшие евреи остались ни с чем.

Раввин Эшельбахер был обеспокоен и тем, что по закону, принятому 1 апреля 1938 года, еврейские общины теряли правовой статус публичных корпораций и объявлялись правоспособными объединениями. В июне того же года целый ряд представителей общины был арестован полицией; многие были заключены под стражу, как правило, без достаточных на то оснований или за правонарушения, по которым истекли сроки давности, например, за нарушение правил дорожного движения.

Дальнейшие меры, принятые в сентябре 1938 года, предусматривали лишение лицензий еврейских врачей, а затем и тех немногих еврейских адвокатов, которым всё ещё разрешалось иметь свою практику, что привело к дальнейшему обнищанию еврейского населения. Этому же способствовало и начавшееся в январе 1938 года ужесточение законодательства в отношении «еврейских ремесленных предприятий».

Акция по выдворению из Германии польских евреев и «покушение»

Внимательному наблюдателю была ясна подоплёка первой депортации из Дюссельдорфа: в ночь на 27 октября 1938 года полицейские забрали прямо из домов около 461 человека – мужчин, женщин, детей. После короткого пребывания в полицейском управлении их как «польских евреев» погрузили в поезда и отправили на немецко-польскую границу, в Збоншинь (Бенчен) . Среди них было немало женщин, получивших польское гражданство только в результате замужества, а также их дети. Польские власти поначалу отказались пропустить депортированных вглубь страны, а вернуться назад в Германию смогли лишь немногие.

Герман Грюншпан, семья которого в ходе Збоншиньского выдворения была депортирована из Ганновера, в приступе отчаяния выстрелил в сотрудника немецкого посольства в Париже Эрнста фом Рата – прямо на рабочем месте последнего. Получивший тяжёлое ранение фом Рат через несколько дней скончался. Этим воспользовались национал-социалисты, чтобы организовать всегерманский погром.

«Хрустальная ночь»

Погром в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года вошёл в историю как самое массовое нападение на немецких евреев, проживавших в рейхе. Погром был хорошо подготовлен: отряды СА и СС отрабатывали заранее подготовленные списки. В Оберкасселе, районе на левом берегу Рейна, поначалу было тихо: ответственный за «мероприятие» задержался на юбилейном празднестве НСДАП, а список был заперт в его письменном столе. Преступления происходили на глазах у всех – убийства, нанесение увечий, поджоги, грабежи, акты мародёрства, повреждения чужого имущества, а также массовые аресты. Согласно документам дюссельдорфской полиции, было арестовано 155 мужчин и подростков и 20 женщин. Подростки младше 16 лет, женщины и пожилые мужчины были освобождены через 1-3 дня. 16 ноября 1938 года арестованных отправили поездом в концентрационный лагерь Дахау. Отпускали их только в том случае, если срочно требовалось их присутствие при ликвидации или «аризации» предприятий или если они могли предъявить эмиграционные документы. Большинство арестованных возвратилось в Дюссельдорф через три-шесть недель. По воспоминаниям родственников, эти недели показались им месяцами, настолько сильно заключение изменило отцов, мужей и сыновей в физическом и психическом плане.

В ночь с 9 на 10 ноября 1938 года в Дюссельдорфе погибло три человека, ещё четверо скончались в следующие дни от увечий, пятеро покончили с собой от отчаяния. У многих возникли проблемы со здоровьем, от которых они уже не смогли оправиться. 70 человек были госпитализированы, среди них Зало Лёб, получивший более двадцати ножевых ранений. Чтобы защитить его от ареста и депортации, врачи и медсёстры католической больницы им. Святой Марии не поставили в известность даже родственников, поэтому некоторое время Лёба считали умершим. После выписки из больницы мужчина неоднократно подвергался арестам со стороны гестапо: его отпускали на несколько дней, а затем вновь арестовывали. Хождение по мукам закончилось, только когда в 1940 году ему буквально в последний момент удалось выехать со своей семьей в США.

Последствия

11 ноября 1938 года дюссельдорфский стройнадзор принял решение снести руины синагоги из соображений безопасности. По словам одного из чиновников, городские власти должны были организовать снос, «а по завершении работ попытаться получить средства из государственной казны». Как совершенно ясно из этой формулировки, чиновник изначально исходил из того, что государство должно будет оплатить ущерб, за который несёт ответственность. Однако уже через день было издано постановление о «восстановлении городского пейзажа еврейскими предприятиями». Данное постановление обязывало владельцев разгромленной «еврейской собственности» своими силами устранить все повреждения или снести разрушенные строения.

22 ноября еврейской общине было сообщено, что работы по сносу она должна начать в течение суток – ввиду опасности, создаваемой для пешеходов и транспорта, а также потому, что разрушения «уродуют вид города». В противном случае по административному распоряжению снос будет произведён подрядчиками, а с общины будет взыскан предварительный авансовый платеж в размере 24000 рейхсмарок. Руководители общины дали ответ 23-го ноября, сославшись на то, что войти в здание, конфискованное гестапо, и сделать какие-либо распоряжения не представляется возможным. «Это не соответствует действительности!» – ответили официальные власти и потребовали немедленной уплаты 24 000 рейхсмарок.

Между тем 21 ноября подрядчик выставил городу смету на 20 500 рейхсмарок, в которую включил все необходимые работы по сносу. При этом он не претендовал на подлежащие переработке материалы, оставляя их в муниципальной собственности. В тот же день состоялось совещание, на котором подрядчик, по всей видимости, узнал, что расходы на снос будут оплачиваться еврейской общиной, а не из городского или государственного бюджета, – и моментально подкорректировал смету, взвинтив цену до 37 000 рейхсмарок.

2 декабря 1938 года жители Дюссельдорфа могли прочитать в газете Rheinische Landeszeitung: «Синагога на Казерненштрассе, которая в течение долгих лет была камнем преткновения для всех граждан немецкой крови, вскоре исчезнет. Остаётся надеяться, что то же произойдёт и с еврейской верой. Пусть ничто больше не напоминает жителям Дюссельдорфа о тех временах, когда на немецкой земле нагло подняли головы иудеи».

За выполненную работу подрядчик получил свои 37 000 рейхсмарок. За эту сумму он снёс не только синагогу, но и фундамент находившейся здесь ранее казармы, а также завёз и уложил плодородный слой почвы, чтобы всё как можно быстрее заросло травой забвения. Распоряжение обербургомистра по «приведению городского центра в подобающий вид» было выполнено.

До ноябрьского погрома оценочная стоимость синагоги и земельного участка составляла почти 800 000 рейхсмарок. Один только земельный участок стоил 360 000 рейхсмарок. Достаточно будет и 150 000 рейхсмарок, посчитали городские власти. Агент по недвижимости В. Мокерт, представлявший интересы еврейской общины, указал на её бедственное положение, но это не возымело никакого действия. После унизительных переговоров еврейская община была вынуждена согласиться на продажу за 191 870 рейхсмарок. Причём из этой суммы городские власти вычли ещё 75 000 рейхсмарок, а именно: 37 000 за снос, 26 000 за строительство на этом месте автостоянки, которое к тому времени уже было завершено, и 12 000 за всякие мелочи. В итоге община получила смешную сумму в размере 84 970 марок и 34 пфеннига, выплаты которой пришлось ждать до конца июня 1939 года.

С 30 марта 1939 года земельный участок находился в городской собственности. В начале войны на этой территории был возведён подземный бункер, который выступал над поверхностью земли примерно на три метра. После окончания войны бункер был переоборудован в гостиницу, которую горожане с лёгким налётом стыдливости окрестили  «Авраамовым лоном».

В начале 1980-х годов издательская группа Handelsblatt купила участок и построила на нём многоэтажный дом.

Интервью с Рут и Гербертом Рубинштейнами и Мишей Кубалем

Выходные данные